– Расскажи про Виктора.
– Мы познакомились у одной моей знакомой, у которой он ночевал. Нет, не в том смысле, что ты подумала. Просто у него нет жилья. У него какие-то сложности с жильем, его жена выгнала, вот он и мотается по знакомым. Тоня, у которой он ночевал, женщина в годах, но она прекрасный человек, всегда всем помогает, это уже такой тип человека… У Тони был день рождения, я пришла поздравить ее и там познакомилась с Виктором. Он очень красивый, да только слабый. Любитель выпить, погулять. Мне кажется, что мы полюбили друг друга. Да только я замужем, хотя мужа никогда не любила. И он знал об этом, когда делал мне предложение. Только я не понимаю, какое отношение это имеет к Оле?.. – Она поморщилась, как от боли.
– Виктор не мог подсыпать ей снотворного в вино?
– Нет. Он на такое не способен. Он вообще ни на что не способен, разве что… Сама понимаешь.
– Ты сказала, что ваше веселье было поверхностным. Что ты этим хотела сказать?
– Что нам всем было внутри как-то неуютно и грустно, понимаешь? Оля знала, что, когда мы уйдем, она останется совсем одна. Виктор знал, что ко мне нельзя, что муж должен вернуться со дня на день, я точный день не знаю, но чувствую, что он скоро приедет…
– То есть ему снова негде было ночевать.
– Да дело разве только в ночевке? Он какой-то неустроенный. У него и работы нет, живет на те деньги, что успел скопить, пока жил со своей женой. Она у него богатая барышня… Так вот. О грусти. Я грустила от того, что не хочу с ним расставаться. И не хочу, чтобы возвращался мой муж. Однако мы старались изобразить веселье и беззаботность. Трое взрослых людей, запутавшихся в этой жизни.
– Итак. Вы с Виктором ушли. Когда это было?
– Точно не помню, но, кажется, за полночь. Время меня не интересовало. Мы попрощались, Оля проводила нас до двери… Да, точно, до двери. Из квартиры она не выходила, осталась стоять на пороге. Подождала, пока лифт приедет, и, когда мы в него вошли, думаю, тогда-то она и вернулась домой, заперла дверь. Конечно, я не могла этого видеть, но она должна была это сделать на автомате.
– А как ты сама спала?
– Обычно. Хотя нет. Около трех часов ночи даже проснулась. Мне показалось, что по квартире кто-то ходит. Но никого, конечно же, не было. Просто мне хотелось, чтобы в квартире кто-то появился. Даже муж, которого я не люблю. Но он так еще и не приехал…
Как Глафира и предполагала, совершенно незнакомая ей Катя, сама того не ожидая, обрадовалась возможности поговорить с кем-нибудь о своей любви к Виктору и нелюбви к мужу. И Глафира готова была с ней беседовать, сочувствовать ей и переживать, однако в душе она понимала, что никакого толку от нее она все равно не добьется. Что Катя действительно понятия не имеет, кто мог подсыпать (или подлить) снотворное в вино (или во что-нибудь другое), чтобы усыпить Олю, чтобы потом, воспользовавшись ее состоянием, изнасиловать.
Конечно, рассказав ей всю правду, возможно, она заставила бы Катю напрячься и вспомнить любые мелочи, детали прошедшего вечера, но она дала слово Оле молчать об этом. А потому выходило, что она пришла к Кате исключительно для того, чтобы побеседовать с ней о том, кому могло понадобиться проникнуть к ней домой, и только. Она ждала естественного в этой ситуации вопроса: а какой смысл был постороннему проникать в ее жилье, чего он там забыл? И вопрос последовал.
– Послушай, ты вот все говоришь, что в квартиру кто-то проник… И что? Чего похитили-то?
– В том-то и дело, что ничего.
– А Оля как? Ее не тронули?
– Нет. Во всяком случае, она ничего не сказала.
«Видела бы ты, подружка, разбитое лицо Оли», – подумала Глафира.
И вдруг ей стало не по себе при мысли, что она попусту тратит время. Она знала это ощущение, оно было неприятным, досадным и даже каким-то стыдным. В такие минуты Глафира чувствовала себя настоящей самозванкой. Подумалось: а как бы на ее месте повела себя Лиза? Промолчала бы про то, что Олю изнасиловали? Пощадила бы ее, понимая, что эта информация не задержится и что Катя молчать не будет, и вскоре все знакомые будут знать о постигшем Олю унижении. Или придумала бы нечто такое, что заставило бы Катю разговориться?
– Я понимаю, что мало помогла тебе… Но если ничего не украли, а ты здесь, специально приехала ко мне, чтобы поговорить, задать вопросы… Так, может, что-то все-таки произошло?
– Ее избили, – неожиданно для себя сказала Глаша. – Но она не хотела, чтобы об этом знали. Ей разбили лицо. Теперь понимаешь, почему я здесь?
– Избили? Ужас какой! Теперь, во всяком случае, многое встает на свои места. И этот ее странный утренний звонок… Но, поверьте, я ничего такого не заметила. Правда. И Виктор не способен на такого рода вещи… Подсыпать снотворное… Нет. Он слишком слабый для этого, да и смысла во всем этом не было! С какой стати ему избивать Олю? Она нас так прекрасно встретила… Нет, это исключено. Вы не там ищите.
– Может, и не там, но проверить нужно. Пожалуйста, запиши мне его телефон. Это очень важно. К тому же если он сумеет меня убедить в том, что его ночью у Оли не было, то его не станут беспокоить люди из прокуратуры…
– Хорошо, я дам тебе его телефон. Тем более что я сама в этом заинтересована. А он, я думаю, простит меня за это. Все-таки причина серьезная, Олю избили… Он сам постарается сделать все возможное, чтобы вы не подозревали его.
– Вот и хорошо. Подскажи, как лучше его искать? Позвонить и договориться о встрече или же ты знаешь, где он сейчас?
– На девяносто девять процентов – у Тони. Там тихо, нейтрально, всегда вкусная еда, и там ему никто не станет задавать лишних вопросов. Тоне пятьдесят три, но выглядит она значительно моложе. Она – замечательная. Думаю, если ты его там застанешь, то и беседа у вас пойдет как по маслу. В ее присутствии он не станет лукавить, лгать. Но я понимаю – у тебя работа такая, все проверять. Вот, держи, это ее адрес и оба телефона – Тонин и Виктора.